Глава VI. Рубикон
Зарисовка поразительно точная. Перед вами почтеннейшая Фекла Ивановна, жеманно важничающая, угодливая и норовистая; «от хвастливой болтовни до грубости или сварливой выходки для нее один шаг»,— говорит Мусоргский и весьма убедительно показывает это в ее диалогах с Подколесиным и Кочкаревым. Экспансивность свахи живо передается и в остро очерченных переменах интонации ее речи (например, в сварливой реплике «Пес врет!» на недоверчивость Подколесина или в поддразнивании жениха седым волосом), и в остроумных метаморфозах характеризующей ее музыки.
Центральное место во второй сцене занимает колоритный рассказ свахи, бойко расписывающей оторопелому Подколесину выгоды устраиваемой ею женитьбы.
Это своеобразное скерцо, искрящееся юмором и блеском комедийной эксцентрики. Торопливая, возбужденная речитация непоседливой свахи сочно окрашена мастерски разработанной музыкой вступления:
Рассказ свахи — законченный жанровый эпизод, в котором вступительная характеристика внешнего облика Феклы получила развернутое развитие, живописующее в забавных подробностях ее болтливую напористость, смешные ужимки и азартную жестикуляцию.
Попевки и ритмоинтонации этой характеристики естественно возникают и в дальнейшем музыкально-сценическом движении образа, то самостоятельно, то в сочетании с лейтмотивом Феклы, внося каждый раз какую-то новую черточку, какой-то новый штрих.
Лейтмотив свахи, подвижный, как она сама, гибко трансформируется. Любопытнейшая метаморфоза происходит в момент, когда сваха, «делая сладкую мину», выхваливает прелести Агафьи Тихоновны; тут, в сущности, обозначается новый мотив, связанный, быть может, со сценою сватовства (в предполагавшемся третьем действии):
Как ни изощряется пронырливая сваха, однако все ее старания и подходцы не дают желаемого результата, вызывая в Подколесине лишь тупое замешательство и нелепые «экивоки», все более раздражающие Феклу Ивановну. В этом — комизм сцены, раскрываемой в музыке с нарастающей экспрессией. Взаимные пререкания свахи с женихом ведут к кульминации в миниатюрном «финале»— известной уже нам гротесковой интермедии (с «седым волосом»). Появлением стремительно вбегающего Кочкарева начинается третья сцена.
«Кочкарев — добрый и пустой малый, нахал и разбитная голова»,— говорит Белинский. Именно таким представлен он и в музыке. Взбалмошность легкомысленной натуры Кочкарева видна уже в его диалогах с Феклой, на которую он наскакивает с грубой фамильярностью («Послушай: ну, накойчорт ты меня женила?..»), и в упомянутом выше эпизоде с разбитым зеркалом, где он весело потешается над своим приятелем, а затем «вкрадчиво» утешает его. Все это отлично выражено музыкой, акцентирующей капризную переменчивость интонаций Кочкарева, легко и с какой-то нахальной грацией переходящего от игривости к запальчивым выходкам. Как и Фекла, он очень подвижен, но у той подвижность — от простонародной бойкости, у Кочкарева — от фиглярства, и это подчеркнуто в его музыкальной характеристике. Звуковой портрет Кочкарева окрашен или, вернее, разукрашен забавными пассажами, интонационными завитушками и фиоритурками.
Начало сцены — метко схваченная фигура вбегающего Кочкарева — служит импульсом для обрисовки нового комедийного персонажа. Растерянный Подколесин в этой сцене отходит на второй план. В центре — Кочкарев. Ловко выведав у Феклы нужные сведения об Агафье Тихоновне, он принимается сам хлопотать о женитьбе приятеля и бесцеремонно выпроваживает рассвирепевшую сваху. На остроумнейшей трансформации ее характерных мотивов построен заключительный эпизод сцены — комическое furioso, живописующее ярость одураченной свахи (см. клавир, стр. 51).