Глава II. Гвардейский подпрапорщик
Система юнкерского воспитания с расчетливой методичностью глушила духовные интересы, живую мысль, творческую инициативу, самостоятельность суждений. Все это почиталось не только излишним, но и вредным для будущих господ офицеров. Внедряя в сознание юнкеров рабскую преданность «царю и отечеству», муштруя их во вкусе своего шефа — Николая I, шкрла предоставляла им почти полную свободу «светских развлечений», что таило в себе особую притягательную силу, опустошительное воздействие которой пришлось испытать и Мусоргскому.
За внешней, показной, начищенной до парадного блеска стороною бытия юнкерской школы прятался разнузданный юнкерский быт, с кутежами и вакхическими забавами. Переходя в старшие классы, Модест волей иль неволей втягивался в компанию «золотой молодежи», участвовал в ее «развлечениях», перенимал ее прилипчивые фатовские замашки, этот светский шик внешнего облика, эту аристократическую изысканность в одежде, в манерах, в разговоре, пересыпанном французскими выражениями,— словом, все то, что через полтора-два года так поразило в Мусоргском Бородина при первой их встрече...
В 1853 году умер отец Модеста. В 1854 — прекратились занятия у Герке, считавшего, что он дал все, что мог, ученику, а тот получил все, что необходимо и для души, и для украшения предстоящей гвардейской карьеры. Возможно, в то время Мусоргский и не очень нуждался в фортепианных уроках Герке, но он очень нуждался в творческой поддержке этого серьезного музыканта, в духовном общении с ним, в его советах и указаниях. К сожалению, Герке, вполне удовлетворенный пианистическими успехами своего питомца, не разглядел в нем крупного творческого дарования.
Последние два года юнкерской жизни Мусоргского (были, по-видимому, наиболее трудными и тревожными. Он вступал в переломный возраст при обстоятельствам, отнюдь не благоприятствовавших гармоничному развитию его таланта и характера. Но, испытывая дурное влияние избалованных «господ корнетов», столь же самонадеянных, сколь ограниченных, он никогда не опускался до их уровня; он свыкся с их средой, но не мог, если бы даже хотел, сродниться с нею — этому противилась его тонкая, идеально-чистая душевная организация. И не удивительно, что у общительного, добросердечного Модеста не было в юнкерской школе настоящих друзей, хотя было немало приятелей, а по окончании курса и с ними, за исключением немногих, связи оборвались.
Крайне скудные сведения о пребывании Мусоргского в Юколе гвардейских подпрапорщиков не позволяют глубоко проникнуть в его внутренний мир, детально изучить скрытый процесс духовного развития юноши. Поэтому, вероятно, его вовсе не касаются.— Да и мог ли он быть в условиях юнкерской школы, скажут мне.— Он был, отвечу я, ибо не мог не быть в натуре исключительной, гениальной.
Это подтверждают некоторые факты и приметы (хотя бы и косвенные), а их сопоставление указывает на своеобразную антиномию облика молодого Мусоргского.
С внешней стороны и в манере поведения он действительно представлялся типичным «гвардейцем», с отменным стараньем выполнявшим свои обязанности, за что даже «был удостоен особенно любезным вниманием покойного императора Николая» (Автобиографическая записка); он не отставал от товарищей в юнкерских развлечениях и, попадая в компанию аристократической молодежи, не щадил ни таланта, ни сил, потешая своих приятелей. Все это так. Но была и другая сторона в жизни молодого Мусоргского — с интересами и стремлениями, совершенно чуждыми юнкерской среде, ее традициям и привычкам.
Он страстно тянулся к знаниям, к науке, литературе, искусству, и его пытливая натура искала любой возможности утолить эту духовную жажду. Он усердно готовился к урокам (что большинству его сверстников должно было казаться нелепой причудой), учился отлично и кончил курс одним из первых.