Вокальный цикл «Без солнца»
Летом 1874 года скоропостижно скончалась Надежда Петровна Опочинина, давний близкий друг Мусоргского, женщина, которую он, по-видимому, сильно и тайно любил. После смерти матери и Виктора Гартмана это была уже третья смерть в кругу близких ему людей. Скрывая от знакомых свою скорбь, Мусоргский выразил ее в романсе «Надгробное письмо» на собственные слова, полные острой боли и тоски. «Злая смерть, как коршун хищный, впилась Вам в сердце и убила, палач, от бытия веков проклятый... О, когда б могли постигнуть Вашу душу все те, кому, я знаю, дик мой вопль безумный!.. Когда кончиной матери любимой, всякою житейскою невзгодой отброшенный от очага родного, разбитый, злой, измученный, я робко, тревожно, как пуганый ребенок в Вашу святую душу постучался... Искал спасения...» На этом рукопись обрывается: Мусоргский не смог окончить свое произведение.
Настроениями глубокого пессимизма, тоски и одиночества проникнуты песни Мусоргского на стихи Голенищева-Кутузова, написанные в этот период в объединенные им в вокальный цикл «Без солнца». Посвящение гласит: «Поэту—музыкант».
Поэт, создававший свои элегические, печальные стихи, был еще совсем молод и лишь отдавал дань обычаю и романтической моде, повествуя о том, как его «воображенье вертит годов утраченных страницы». Для Мусоргского же эти лирические тексты были полны глубокого смысла; и воспринимал он их глубже, чем и сам поэт.
Мастерски передан здесь внутренний мир человека, окрашенный безысходной печалью. Первое стихотворение «В четырех стенах» поражает какой-то примиренностью отчаяния: светлый мажор основной тональности звучит как «взор неподвижный на счастье далекое». Драгоценна здесь буквально каждая нота голоса и аккомпанемента; в них нет ничего случайного. Фактура сопровождения изысканно- прозрачна и пустотна; окраска гармонии воспринимается как неяркая, приглушенная живопись. Поэтому мажорная тоника в конце (на словах «Ночь одинокая») звучит контрастом к общему тону.
Романс «Меня ты в толпе не узнала», посвященный воспоминаниям о прошедшей любви, отличается гармонической статичностью, замедленностью, передает заторможенность движения души. Его окончание на восходящей скачковой интонации звучит как прерванное рыданье. Замечательны гармонические находки Мусоргского: двумя-тремя аккордами аккомпанемента, с лаконизмом живописных японских миниатюр, создает композитор эмоциональный фон романса.
В романсе «Окончен праздный, шумный день» противопоставлены настроения тяжелой усталости после дня шумной столичной сутолоки и светлая греза о прошлом, о любви.
Два последних стихотворения — «Элегия» и «Над рекой» — используют тот же круг образов: ночь, одиночество, воспоминания лирического героя о прошлом, о любви, безотрадность и ненужность настоящего. Но какая замечательная музыка украшает эти стихи! Предвосхищая, с одной стороны, по-оркестровому развитую рахманиновскую фактуру сопровождения, а с другой — импрессионистскую гармоническую фактуру, Мусоргский создает в них поэтичнейшие музыкальные картины, придающие истинную ценность и самому стихотворному тексту.
Хотя альбом «Без солнца» был сразу же издан у Бесселя, друзья Мусоргского оставили его без внимания. Новый стиль и новые настроения были слишком непривычны для них после «Савишны», «Бориса Годунова» и «Картинок с выставки». Поэтому появление на свет цикла «Без солнца» прошло малозамеченным; зато автору эта работа принесла удовлетворение и радость сотрудничества с другом Арсением Аркадьевичем Голенищевым-Кутузовым. Это был начинающий поэт, дальний родственник Мусоргского по материнской линии. На него композитор перенес весь запас нежности своего сердца; и молодой человек, увлеченный силой таланта Мусоргского, отвечал ему дружбой.
Может показаться странным, как мог возникнуть прочный творческий союз глубокого, талантливого композитора в расцвете сил и, в общем, не очень яркого молодого поэта. Ведь по страстности воплощения крестьянской тематики Мусоргскому был ближе другой поэт — Н. А. Некрасов; и параллели в их творчестве замечали уже современники. Однако Мусоргский предпочитал стихи Голенищева-Кутузова. Он писал Стасову: «После Пушкина и Лермонтова я не встречал того, что встретил в Кутузове... В [нем], почти везде, брыжжет искренностью, почти везде нюхается свежесть хорошего, теплого утра, при технике бесподобной, ему прирожденной». По-видимому, в многозначительно-неопределенные тексты юного поэта Мусоргский мог вложить больше своего музыкантского духовного содержания.