Глава III. Выстраданные годы борьбы

Цикл задуман был широко и смело — как реальное и в то же время философски обобщенное претворение образа смерти, нежданно являющейся в «роковые минуты» трагических сцен жизни. В. Стасов, горячо поддержавший идею цикла, присоветовал ряд сюжетов. А. Голенищев-Кутузов писал тексты. Мусоргский тщательно их корректировал, и многое в процессе сочинения музыки перерабатывал, добиваясь образной конкретности слова, драматической «асыщенности сюжетного развития. Так созданы были четыре сцены цикла: «Колыбельная» (смерть убаюкивает больного ребенка, вырывая его из объятий матери), «Серенада» (смерть поет любовную серенаду умирающей девушке), «Трепак» (смерть кружит снежной вьюгой над коченеющим пьяным горемыкой — мужиком, завораживая его народной пляской), «Полководец» (грозный марци-альный танец смерти-победительницы на поле битвы).

Но все это лишь часть задуманною. Круг сцен должен был быть значительно шире. «Кроме этих четырех,— сообщает В. Стасов,— я предлагал еще другие темы; смерть сурового монаха-фанатика в его келье при дальних ударах колокола; смерть политического изгнанника, возвращающегося назад и гибнущего в волнах в виду родины; смерть молодой женщины, умирающей среди воспоминаний о любви и последнем дорогом бале, наконец, еще несколько других тем. Но Мусоргский, хотя и чрезвычайно ими довольный, не поспел их выполнить, только играл мне и другим отрывки оттуда». О широте первоначального замысла цикла свидетельствует и сохранившаяся запись в черновой тетради Голенищева-Кутузова, где рядом с наброском текста «Трепака» зафиксирован перечень тем, предназначавшихся для «Песен и плясок смерти»: «1. Богач. 2. Пролетарий. 3. Большая барыня. 4. Сановник. 5. Царь. 6. Молодая девушка. 7. Мужичок. 8. Монах. 9. Ребенок. 10. Купец. 11. Поп. 12. Поэт».

Конечно, это лишь общая наметка плана, однако в высшей степени интересная. Она показывает не только обширность, но и характерную контрастность идейного содержания в замышлявшемся цикле. Очевидно, помимо предложенных Стасовым колоритных, но преимущественно бытовых сюжетов, Мусоргский намеревался разработать темы остро политического звучания. Смерть богача и смерть пролетария, смерть царя и смерть поэта... Можно представить, какую выразительную силу обрели бы такие сцены в музыке Мусоргского и какой размах придали бы они всей композиции «Песен и плясок смерти». К сожалению, полностью осуществить первоначальный обширный замысел цикла не удалось. И не только потому, что Мусоргский «не поспел» выполнить задуманное. Тут печальную роль сыграло постепенное отчуждение поэта от композитора, вызванное внутренними идейно-творческими разногласиями: во второй половине семидесятых годов Голенищев-Кутузов «плавно и неуклонно» отходил от своих либерально-демократических увлечений и впоследствии решительно отрекся от них. Творческое сотрудничество неминуемо должно было оборваться.

Поначалу работа шла довольно интенсивно. 17 февраля 1875 года закончен был «Трепак», 14 апреля — «Колыбельная», 11 мая — «Серенада». Мусоргский намеревался издать эти три пьесы в первом выпуске цикла (под заглавием «Она») и приступить к следующим. Но далее дело затормозилось. Лишь через два года написана была заключительная пьеса — «Полководец» (5 июня 1877 г.). Все остальное, что обдумывалось, импровизировалось и «в отрывках» показывалось композитором друзьям, утрачено...

Гениальные произведения искусства всегда поражают мудрой простотой решения сложнейших задач. Такою мудростью простоты отличен и цикл Мусоргского, воплотивший глубокое жизненно-философское содержание. Первоистоки его замысла восходят к народным представлениям и легендам о смерти, отчасти и к старинным «фрескам смерти», увлекавшим многих художников, поэтов и музыкантов, особенно в эпоху романтизма. Напомним, что под впечатлением пизанской фрески Орканья «Торжество смерти» Лист создал свою знаменитую «Пляску смерти» — «Danse macabre» (парафраза на тему «Dies irae» для фортепиано с оркестром) — одно из любимейших произведений Мусоргского. «Мистическая картина «Пляска смерти» на церковной теме «божьего гнева» в форме вариаций,— писал он,— могла родиться из головы смелого европейца Листа... и этот смелый европеец доказал художественное сродство фортепьяно с оркестром именно в «Пляске смерти». По простоте закваски, т. е. вариации и (по-видимому) ничего больше, я сравню «бурлаков» Репина: группа портретов и тоже, по-видимому, ничего больше».

← в начало | дальше →