Глава I. В деревне
Деревенский роман начался довольно обычно: крепостная девушка прижила от барина-помещика сына (Петра Алексеевича, отца Модеста). Но дальнейшее развитие отношений оказалось для многих неожиданным. Алексей Григорьевич Мусоргский, блестящий офицер лейб-гвардии Преображенского полка, видимо, не был лишен благородных порывов сильного чувства. Влечение сердца он поставил выше карьеры и, презрев «священные» традиции и сословные предрассудки, женился на простой крестьянке Арине Егоровой. И как знать — не она ли вдохнула в угасавший род Мусоргских живительное обновление, благодаря которому явился на свет гениальный Модест?..
Так или иначе, но это «романтическое событие» (о котором предпочитали не распространяться) внесло существенную поправку в родословную и в быт Мусоргских. Оно отразилось и на судьбе внебрачного сына — Петра Алексеевича. Лишь в 1820 году хлопотами отца он был узаконен в правах. От гвардейской карьеры пришлось отказаться. Прослужив восемь лет (1814—1822) чиновником в Сенате, он вышел в отставку и прочно осел в Кареве, женившись на дочери торопецкого помещика, упомянутой выше Юлии Ивановне Чириковой.
Поместья Мусоргских находились тогда в хорошем состоянии (как видно, Арина Георгиевна была радетельной хозяйкой). И доля Петра Алексеевича в отцовском наследстве (около десяти тысяч десятин) позволяла ему жить безбедно и беспечно, не слишком жалуясь на свою фортуну и лелея мечту устроить достойную карьеру своим сыновьям, т. е. сделать их блестящими гвардейцами.
Мы не располагаем достаточными данными, чтоб с уверенностью судить об идейном кругозоре Петра Алексеевича Мусоргского. Возможно, в молодые годы (совпадающие с периодом подъема русской общественно-культурной жизни после Отечественной войны) он не чуждался духовных интересов и запросов, но... без усилия забыл о них и, не обладая ни талантами, ни глубоким образованием, со временем легко поддался рутине провинциально-благодушной ограниченности. Он прослыл добропорядочным помещиком-хлебосолом, и как таковой имел пристрастие к домашним увеселениям на широкую ногу с любительскими концертами и танцами, с обильными угощениями и возлияниями.
Модест Мусоргский в Автобиографической записке мельком упоминает об отце, «обожавшем музыку», и, кажется, именно эта черта более всего сближала Петра Алексеевича с супругой его, Юлией Ивановной: она украсила однообразный быт семьи чувствительной поэзией музицирования.
Биографы композитора обычно изображают его мать, Юлию Ивановну, заурядной провинциальной барыней. Это не совсем верно. Она получила приличное воспитание, хорошо играла на фортепиано, свободно владела французским, выказывала живой интерес к литературе и искусству. В ее мечтательной и пылкой, несколько экзальтированной натуре были задатки изящного. Главое же — она обладала редкой доброты сердцем и трогательно нежным, ласковым характером.
Она вышла замуж не по любви, а по необходимости, и «сердечный пыл» воспоминаний об увлечении ранней юности сохранился в ее кудреватых альбомных стишках, к коим она питала слабость. Но это осталось лишь невинной утехой восторженной души посреди забот усадебной жизни. Юлия Ивановна была искренне привязана и всецело предана семье и сумела передать детям все, что знала сама.
Модест любил свою мать благоговейно (об отце он вспоминал редко).
Именно она обратила чуткое внимание на его детские импровизации, рано начала учить его музыке,— и дело пошло так успешно,— читаем мы в Автобиографической записке,— что уже на 7-летнем возрасте он играл небольшие сочинения Листа, а на 9-летнем в большом обществе, в доме своих родителей, он сыграл большой концерт Фильда.