Мусоргский — писатель-драматург. Черты литературного стиля
Качества драматурга проявляются и в собственно литературных особенностях, в языке либретто Мусоргского. Здесь даже благоговейное отношение к Пушкину не остановило либреттиста перед значительными изменениями в стихах трагедии.
Конечно, литературное наследие Мусоргского — это наследие композитора. Самостоятельное значение его в общем ограничено. Но заслуживает оно несравненно большего внимания, чем ему оказывают.
Мусоргский не считал себя писателем, создающим литературные произведения самодовлеющей ценности и, вероятно, поэтому не подвергал написанное настоящей художественной шлифовке. Это и определило известные неровности его текстов. Наряду с литературными образцами большой выразительной силы, подлинной талантливости мы находим у Мусоргского и тексты вялые, ординарные, но поднимающиеся над уровнем любительского сочинительства. И тем не менее, оглядывая все созданное композитором, можно установить некие существенные литературные качества, свойственные многим его текстам.
Истинный драматург, Мусоргский и оперные и песенные свои тексты строит как живую, непосредственную речь. Их лексика и синтаксис — от прямой жизненной интонации. Интонация эта очень индивидуальна и характерна, так как выражает существенные черты образа. Поэтому строй речи у различных персонажей опер, в разных песнях Мусоргского неоднороден. Один — у несчастного сиротки, другой — у озорника, третий — у семинариста. Очень показательно в этом отношении речевое многообразие в текстах цикла «Детская».
Этими интонационными принципами в значительной степени и вызвана переработка пушкинского текста в либретто «Бориса Годунова». Мусоргский в целом •опрощает возвышенную, размеренную, приподнятую речь Пушкина, делает ее более разговорной, подвижной и характерной. Стихи поэта сохраняются в неприкосновенности там. где строй их совпадает с обликом персонажа, особенностями драматической ситуации. Не случайно так «много Пушкина» в благолепно строгой сцене в келье Чудова монастыря — и в речах летописца, и в словах Григория. В значительной части Мусоргский переносит в свое либретто первой редакции и пушкинский текст знаменитого монолога Бориса: величественному и трагическому образу царя соответствует и «тональность» его речи в трагедии. В конце же монолога Мусоргский решительно порывает со строгими стихами Пушкина. Здесь вместо скованных размеренным пятистопным ямбом и повествовательностью строк рождаются отрывочные фразы, отдельные возгласы несчастного, сломленного человека. Простоту, речевую естественность, даже бытовую непринужденность Мусоргский вносит почти в весь текст «Бориса». Это очевидно, например, в рассказе об исцелении на могиле царевича. В трагедии он вложен в уста Патриарха (сцена в царской Думе) и звучит велеречиво. Мусоргский же поручает его Пимену, который повествует об истории пастуха с душевной теплотой, простодушием. Вместо приподнятых выражений Патриарха у летописца находятся сердечные и простые слова. Это различие бросается в глаза уже в начале рассказа:
Пушкин
В младых летах,— сказал он,—
я ослеп
Мусоргский
Еще ребенком,— сказал он,—
я ослеп.
А вот как оно представляется в заключительной части рассказа:
Пушкин
Проснулся я и думал:
Что ж? может быть, и в самом деле бог
Мне позднее дарует исцеленье.
Пойду — и в путь отправился далекий.
..............................я внуку
Сказал:— Иван, веди меня на гроб
Царевича Димитрия.— И мальчик
Повел меня — и только перед гробом
Я тихую молитву сотворил.
Глаза мои прозрели; я увидел
И божий свет, и внука, и могилку.
Мусоргский
Проснулся я... подумал...
Взял с собою внука
И в дальний путь поплелся.
И только что склонился над могилкой,
Так хорошо вдруг стало,
И слезы полились.
И я увидел и божий свет,
И внука, и могил...